Классный журнал

Максим
Кучеренко

Проклятия работа

Не столь страшна клятва, сколь ужасны проклятия. И то и другое принадлежит единой мифологеме и даже имеет один лексический корень. И то и другое описывает поведенческую догму и преступление ее с ужасными штрафами. Клятва устрашается проклятиями, а проклятие — это исход нарушения клятвы. Кошмар и жуть. Два соседа одиозной темы.

Я бы никогда не стал комментировать культуру проклятия, надо сказать, древнюю культуру и присущую разным этносам и временам, если бы я не услышал стихи румынского поэта Тудора Аргези, творившего в первой половине XX века. Я воспринял их именно на слух — что было моментом трансового глубокого впечатления — в переводе и прочтении Моисея Фишбейна.

Подобно немецкому поэту Рильке или армянскому Чаренцу, Аргези был активно переводим русскими поэтами Серебряного века, а волшебная Новелла Матвеева даже посвятила ему песню.

Стихотворение Аргези так и называется — «Проклятия», оно достаточно длинное, и вы его обязательно прочтите целиком. Написан этот текст четырехдольником, его движущим элементом является каскадный рефрен — как и положено в трансовом ритуале. Самое интересное, что мы почти ничего не знаем о проклинаемом субъекте: автор нам скупо в паре строк обрисовывает неких врагов-убийц. Надо сказать, их присутствие здесь незначительно, а важным является сам процесс проклятия, его механизм, похожий на деструктивный заговор. Настоящий мастер-класс магической речи в поэзии, случай литературного экспрессионизма, умноженный еще и на бонусное обстоятельство. Именно в его связи Брэм Стокер назначил родиной вампиров именно Румынию.

Итак, мы начнем вместе с автором, который стартует с проклятия пространства, ибо без окружающей среды нет жизни (здесь перевод И. Миримского):

Пускай превратятся в руины, в огнища

Хоромы и храмы, сады и кладбища.

Пускай города превратятся в пустыню,

Покроются солью и горькой полынью.

Соль и горькая полынь как символ безвременья, компоненты пустынно-постапокалиптического мира на фоне отмены всей ритуально-бытовой среды. Проклятие настолько сильно, что уничтожает посмертные части мира — кладбища — и рукотворную природу — сады, которые как бы и не виноваты. И автор далее принимается за всю стихию разом:

Пусть море иссякнет и высохнут реки,

Пусть солнце над вами погаснет навеки,

Чтоб зори померкли,
чтоб звезды ослепли,

Чтоб ветер безумствовал в гари и пепле.

Пусть тучи растают, и дождь не прольется,

И желчью нальются пруды и колодцы.

Слепые звезды, безумный ветер — как будто одушевленные демоны, вселившиеся в элементы стихии. Автору мало пожелания вселенской катастрофы, он переходит к магии компонентов — упоминая желчь, таким образом уподобляя пруды и колодцы желчным протокам печени, что выглядит очень правдоподобным сравнением, если вы смотрите на землю из иллюминатора самолета.

Далее автор апеллирует к тем живым существам, которые сопровождают царство мертвых:

Пусть вороны вьются голодной оравой

Над падалью вашей оплеванной славы.

Пусть в золоте, спрятанном в тайные ниши,

Плодятся мокрицы и жадные мыши.

Пусть черви и моль пожирают, жирея,

И мантии ваши, и ваши ливреи.

Пусть плесенью и паутиною липкой

Покроются струны гитары и скрипки.

Как нам не вспомнить колдовской ведьмин эликсир из сушеных мышей, мокриц, а также неизменного спутника Бабы-яги — зловещего ворона на плече из кино и мульт-фильмов. Нечисть прелестна в своей суетливой живости. Кроме того, в фольклоре мыши и насекомые (мокрицы) — это «существа-связисты» нижнего и среднего мира. Они такие же, как полынь и соль, насельники жутковатого пейзажа. Интересно описание паутины — она «липкая». Традиционно нетактильная, неосязаемая субстанция, паутина — через ассоциацию со струнами — «покрывает» самые витальные уподобленные человеческим голосам инструменты — гитару и скрипку.

А вот следующий аспект проклятия — вечность. В отличие от наказания, смысл которого — конечное искупление вины, даже если это искупление смертью, проклятие — это вечное мучение:

Пусть время вас хлещет свинцовою плетью,

Пусть кажется час вам длиннее столетья.

Пусть волны немыслимо долгих мгновений

Пронзят ваше сердце, застывшее в лени,

И, сами на грани стремительных странствий,

Рассеются в вечности, сгинут в пространстве.

Истязание вечностью. Вечный «цуг с гвоздями», как в «Кин-дза-дзе» Габриадзе—Данелии, или булгаковская Фрида, которой каждое утро приносили платок (она задушила им ребенка), — все это родственные процессы мифа о Прометее и его печени, которую каждое утро клевали два орла. Ожидание, когда эти «волны немыслимо длинных мгновений» так субъективно нам знакомы. Будда говорил, что способность ждать и переносить голод — это драгоценные способности, делающие нас толерантными к страданию.

Следующий раздел проклятий — разрушение схемы тела. Не зря мы учили с детства «Ручки, ножки, огуречик — вот и вышел человечек» — интегративное представление о самом себе и окружающих и базовые представления о те-лесности. Вспоминается известный румынский воевода князь Влад Цепеш (о нем у Тудора Аргези тоже есть стихи) в качестве знаменитого сажателя на кол — символ тотального поражения тела, всего разом, а не какого-то одного жизненно важного органа.

Тебя ж, покровитель злодеев и выжиг,

Кляну, чтоб ты гнил, начиная с лодыжек,

Чтоб мозг твой разросся, а жирное тело

В пуховых перинах стократ растолстело,

Чтоб ноги и брюхо слились воедино,

Чтоб весь ты расплылся, как жидкая глина.

Исчезновение до бесформенности, до утраты телесной идентичности и уродств отдельных органов, как то: головной мозг. Ибо правильно умерший и не проклятый имеет право на собственное тело. Посредством загробной реальности во многих религиях он будет продолжать свое потустороннее существование. Об этом свидетельствуют многие ритуалы погребения в скифской, египетской и христианской культуре, сберегающие останки человека.

Ну и, наконец, проклятие органов, по сути дела, их своеобразная ревизия, подобная анатомическому театру. Начинаем с органа зрения — зеркала, как известно, чего:

Пусть левый твой глаз, превратившийся в точку,

Моргает, не видя сквозь тьмы оболочку.

А правый пусть вылезет вон из орбиты,

Огромный, недвижный, безумно раскрытый.

Интересно распределение зрительного функционала: один глаз, превратившись в точку, как бы смотрит внутрь — в нем имеется феномен внутренней бесконечности, такой глаз сложно себе представить. Зато легко представим правый, описанный как «заячий глаз» при инсульте (lagoftalm). Он производит всегда жутковатое впечатление из-за паралича круговой мышцы глаза, нарушая мимически-портретную композицию лица.
 

Далее следуют органы важные, но менее значимые в общей иерархии:

Чтоб в печень впивались каленые пилы,

В носу твоем пело, а в ухе вопило.

Чтоб зубы полопались с треском и громом,

И пища застряла в кишечнике комом,

И каждый твой вздох превратился в зловонье,

Чтоб люди бежали, шарахались кони.

Чтоб все твое тело покрылось горбами,

Чтоб мерзкий язык твой повис меж зубами.

В основном речь здесь идет о желудочно-кишечном тракте. Ибо колоноскопия была в первой половине XX века доступна только воображению разве что поэта, поскольку еще не было стекловолоконной техники. Печень охвачена коликой, в кишечнике непроходимость, а языку сложно придумать что-либо, кроме некрасивости (посмертно он, наоборот, западает). Обращает на себя внимание нетипичная, но пугающая фантазия — взрывающиеся зубы. Думаю, эта фантазия — следствие посещения стоматологов того времени: работа зубного бора с ножным приводом действительно зрелище суровое, а экстирпация зуба — это манипуляция, сопровож-дающаяся субъективно треском в ушах.

Забытым осталось сердце. Но разве может быть сердце у проклятого? Его нет априори.

Так и вот, понимал ли автор или не понимал, но в своем тексте он убедительно продемонстрировал, как работает проклятие. А именно: проклятие — это «выпиливание» субъекта из всех реалий мира: из архитектурно-бытовой среды, из стихии, из представлений о времени, из тела — и, более того, «перетирание» символических органов и разрушение субъекта как некрасивой биомашины.

Метафизика — очень подробное дело и последовательная работа специалистов. Ритуал крещения в православии занимает более сорока минут. Читаются очень древние молитвы. Так выстраивается метафизическая ПВО. Чтобы не прилетело.  



Колонка Максима Кучеренко опубликована в  журнале  "Русский пионер" №110. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".