Классный журнал

Иван
Соколовский

Ферма, или Щенячья Культура

За окном все еще было темно. Я уже привык просыпаться среди ночи без особых на то причин, но в этот раз что-то было по-другому… Телефон. Горит экран. Значит, пришло оповещение. В Штатах все сейчас, независимо от часового пояса, спят. Значит, это либо девушка, либо родители, либо рассылка. Я ставлю на девушку.

В какой-то момент это стало моей любимой игрой — угадывать, от кого пришло сообщение, полагаясь исключительно на время, тип вибрации и частоту сообщений от разных людей. Как ни странно, угадываю в семи случаях из десяти. Но не в этот раз. Сообщение вообще было не от человека, а от, как я позже убедился, совершенно бесчеловечного — «Американских авиалиний». «Ваш рейс в Даллас задерживается на семь часов. Пожалуйста, оформите новую бронь для рейса в Лексингтон». Спросонья соображал я все еще так себе, но стало ясно, что дела плохи. Я перешел в приложение и был направлен на страницу, где мне четко изложили, что улететь я могу либо сегодня, в девять утра (хотя должен был в два часа дня), либо уже завтра. Я наконец-то посмотрел на часы. Было пять утра. Вроде как успевал.

Я встал с кровати, оделся и направился в комнату Кристофера, своего друга, дома у которого я, собственно, и ночевал. Дело в том, что, вернувшись из своей поездки в Мюнхен с новой учебной визой, которую российским студентам теперь выдают только на год, я отправился исследовать границы гостеприимности его семьи. Мне нужно было где-то остановиться в Лос-Анджелесе на два дня, а платить за отель очень не хотелось, так что я попросился в очередной раз пожить у них (справедливости ради, все предыдущие визиты с проживанием были нанесены по их инициативе). Каким бы наглым такое поведение мне самому ни казалось, я понимал, что на самом деле тоже оказываю им очень важную услугу: они прекрасно знают, что вся моя семья живет в России и в Штатах я, по сути, совсем один, так что у них появляется чувство невероятной гордости и удовлетворения от мысли, что они помогают одинокому иностранному парню, да еще откуда…

Я постучался. Через две секунды из комнаты раздалось сдавленно-крикливое «Да?!». Прожив с Кристофером девять месяцев, я отлично знал, что произошло за дверью. Он подскочил на кровати, стянул с себя маску для сна и теперь сидел с озадаченным видом человека, который уверен, что его сейчас в чем-то обвинят, но он, пускай и не зная, в чем именно, готов будет отстоять свою позицию. Я открыл дверь. В руках сидящего на кровати Кристофера была маска.

— Все нормально?

— Да. Но надо ехать скоро. Когда готов будешь выйти? — Один из немногих минусов Кристофера — в том, что он моментально заснет, если ему сказать, что времени у нас достаточно, поэтому приходится прибегать к различным уловкам.

— Десять минут. Нет, двадцать пять. Блинов же надо поесть перед дорогой.

Я не стал вникать в причины такой определенности в выборе завтрака, кивнул и вышел из комнаты. Снаружи уже стояла его мать. Я объяснил ей ситуацию и в ответ получил шутливое: «Ну то есть действительно проклятое место, да?» Комментарий относился к прошлому вечеру, который мы провели за обсуждением того, насколько неудачной будет моя поездка в Кентукки. Начиналось это как шутка, но в какой-то момент родители Кристофера буквально начали меня запугивать.

— Ты пойми, это тебе не Калифорния, тебя там никто с распростертыми объятиями не встретит. Там же все… республиканцы! — Последнее слово было пропитано одновременно презрением, утомленностью и озабоченностью.

— Тебя, скорее всего, возненавидят, но это нормально. Они так ко всем чужакам относятся, — подбадривала меня его мать.

После этого я несколько раз услышал призывы непременно бежать в Калифорнию и жить у них дома, как только жизнь станет совсем невыносимой. Я знал, что южные штаты не отличаются особой гостеприимностью к посторонним, но уж точно не ожидал такой тревожности от умеренно-демократичной семьи.

Однако было поздно что-то менять. За месяц до этого, отчаявшись попасть на стажировку в финансовую компанию (любую, в какой-то момент я без особых раздумий отправил заявку в «Христианский Фонд Управления Сбережениями»), я согласился провести два месяца в компании, разводящей миниатюрных золотистых ретриверов. Называлась она «ГолденКвест». Дэвид, один из выпускников нашего колледжа, работавший в ней в качестве консультанта, разослал на наши корпоративные почты объявления о наборе стажеров, готовых работать за идею (даже не за еду). На две позиции было получено всего семь заявок, так что мне удалось пройти.

Сидя в машине, неумолимо приближающейся к аэропорту, я в очередной раз прогонял всю эту историю у себя в голове. С одной стороны, в Россию поехать все равно бы не получилось, так что единственная альтернатива — это провести три месяца на кампусе, умирая от скуки и жары на вышке спасателя. С другой — это чистой воды авантюра, шансы закончиться успехом у которой ничтожно малы. Враждебный штат, мутная компания, отсутствие зарплаты…

Мы попрощались с Кристофером, и я, окончательно осознав детерминизм ситуации, перестал сокрушаться. Впереди был мой первый перелет внутри Штатов. Два перелета, точнее. Впервые я почувствовал себя на равных с американцами в аэропорту — у них не было отдельной очереди, двигающейся в десять раз быст-рее моей. Я, как и все остальные, обладал карточкой «Real ID» (по-особому напечатанное водительское удостоверение), а значит, мог сойти за своего. Уже дойдя до выхода на посадку, я получил очень короткое, но информативное сообщение от Лиама, второго стажера. «ЛОЛ». Оно означало, что он только что проснулся, увидел мои сообщения о переносе рейса, понял, что никак не успеет доехать до аэропорта, чтоб улететь со мной, и, значит, полетит только завтра, но для меня обозначает, что он не отчаивается, а смеется над происходящим.
 

Лиам был второкурсником, изучающим политику, философию и экономику. Кто-то, видимо, сказал ему, что в резюме нужно указывать абсолютно любой опыт, даже если он длился один день, поэтому, получив от Дэвида копию по электронной почте, я, по сути, уже знал историю всей жизни Лиама. Его мать, то ли разочаровавшись в мужчинах, то ли разочаровав их в себе, решила искусственно зачать ребенка и вырастить его в одиночку. Родила она в Штатах, тем самым даровав ему гражданство, но сразу после этого вернулась на свою родину, в Великобританию. Лиам вырос в небольшой деревне и, когда ему исполнилось десять, переехал в Лондон, где поселился в лучшем, по его словам, социальном жилье. В отличие от несостоятельных американцев он своим финансовым положением не гордился, а воспринимал его как обоснование для полулегальных схем по обогащению. Например, мы оба оформляли документы на получение стипендии для прохождения стажировки. Все расходы, от перелетов до жилья, у нас были идентичными, вот только я запросил 3820 долларов, а он — 8000 (получили мы в итоге 3600 и 7000 соответственно). Я до конца не верил, что у него получится это провернуть, потому что наши запросы проверял один человек и он обязан был увидеть, что мы едем в одно и то же место на один и тот же срок. Но у него получилось. Когда я аккуратно поинтересовался у него, спокойно ли спится с мыслями о том, что он мог обделить какого-то другого студента, оставшегося в итоге без стипендии, он хладнокровно отвечал, что деньги — это всего лишь бумага и что их на всех хватит.

Чем ближе я подбирался к своему месту назначения, тем больше понимал, что еду в глушь. Мой второй перелет был в крошечном самолете с рассадкой как в маршрутке: двое человек слева и один — справа. Единственная бортпроводница напоминала всем входящим, чтоб они следили, обо что бьются их головы (с ростом в 185 сантиметров сгибаешься так, что чувствуешь себя пациентом с переломанной шеей). Аэропорт в Лексингтоне представлял собой небольшое двухэтажное здание с тремя магазинами (в двух из них продавали только виски), восемью вечно пустыми стойками регистрации и одной лентой выдачи багажа, которая, впрочем, служила, скорее, предметом роскошного, по мнению создателей, декора — наши немногочисленные чемоданы грузчик просто выкатил за ручки.

Люди, честно составляющие свои бюджеты для колледжа, на такси не ездят, но в данном случае это было не моим решением: владелица бизнеса, Кэти, обещала забрать нас из аэропорта, но в последний момент уехала по делам и сказала вызвать за ее счет такси. Тут случился мой первый диссонанс: водитель, как ни странно, оказался плохо говорящим по-английски иммигрантом из Латинской Америки, чего я никак не ожидал, учитывая заявленный враждебный настрой местного населения по отношению к иностранцам.

— А, ты из Калифорнии? Сочувствую. Та еще помойка, — рассуждал он, пока мы ехали по самым живописным дорогам, которые я когда-либо видел в Штатах.

Действительно, Калифорния (или, по крайней мере, Лос-Анджелес) по сравнению с этим местом казалась бесполезным уродливым комом пыли, в который во что бы то ни стало нельзя возвращаться. Вопреки всему, что Голливуд успел внед-рить в сознание людей по всему миру, на самом деле Лос-Анджелес — это не райское место с живописными пейзажами на каждом углу. Это очень грязный, шумный и грузный город с отвратительными дорогами, имеющими минимум три полосы в каждую сторону, одним из самых высоких в стране уровнем преступности и невменяемой стоимостью проживания. Великолепный когда-то пляж Санта-Моника, засыпанный пес-ком в 1900-х годах, давно превратился в одну из худших туристических набережных, с пошлыми вывесками на каждом шагу, стеллажами, набитыми дешевой сувенирной продукцией, и повсеместным запахом травы, от которого не удается спрятаться даже у океана или в самом океане.

Именно поэтому, когда я увидел впереди идеально залитую однополосную дорогу, окруженную ярко-зелеными пышными деревьями, гладкими газонами и аккуратными, не нагроможденными друг на друга домами, я наконец-то вспомнил, какой я представлял себе Америку до приезда сюда. Чувствовались свобода и спокойствие.

Мы свернули на грунтовую дорогу, ведущую к двум жилым домам, зданию компании и громоздкому амбару. Все эти здания находились в пятидесяти–ста метрах друг от друга и формировали прямоугольную трапецию, являющуюся границами владений Кэти — основателя и директора компании. Первым зданием, которое мы проехали, был дом, где жила она сама. Это средних размеров одноэтажная постройка с выцветшим белым фасадом и треугольной крышей. Проехав амбар и офис, мы добрались до дома, где я должен был провести следующие два месяца. В сравнении с домом Кэти он казался гигантским. Два этажа общей площадью в триста — триста пятьдесят квадратных метров, гараж на три парковочных места, четыре спальни, четыре санузла, три гостиные, две кухни… Как оказалось позже, Кэти жила одна, хоть и имела четверых детей, разъехавшихся по всей стране, а мужа она устала терпеть еще десять лет назад, поэтому себе она взяла небольшой дом, а гигантский отвела под сдачу на Airbnb. При этом треть дома, где я остановился, была мне недоступна, поскольку Кэти очень благоразумно поделила его на две части, чтобы сдавать их отдельно.

В понедельник, после двух одиноких дней на ферме, мы наконец-то приступили к работе. Несмотря на предельную строгость и профессионализм во время интервью со мной, Дэвид не имел ни малейшего представления о том, чем Лиам и я будем заниматься. Из колледжа он выпустился три года назад и за это время успел поработать в консалтинговом агентстве и интернет-старптапе, предоставляющем медицинскую помощь. Потеряв в какой-то момент интерес к очередной работе, он решил оказать услуги консультанта для компании мамы его парня, которой оказалась Кэти. Живя на другом конце страны и ни разу не посетив Кентукки, он начал пытаться удаленно проводить в ней реформы, которые обычно свойственны корпорациям, но никак не малым бизнесам: проводить еженедельные выступления с докладами о работе, цифровизацию данных, бесплатные ланчи раз в неделю… Из всего этого сотрудники готовы были принять только третье, поскольку все остальное угрожало их безделью. Но он был настойчив. И спустя четыре месяца деятельности Дэвида из шести работников офиса осталось только двое, зато показатели компании пошли вверх: налицо была экономия зарплаты.

Первым нашим заданием было сходить с Кэти на экскурсию по ее владениям. В 50 метрах от нашего дома стояло бетонное здание, покрытое безвкусными виниловыми панелями. При входе в него моментально становилось ясно, что тут живут собаки. В «Комнате приветствий», где показывали щенков клиентам, принимали оплату и подписывали документы, стоял невыносимый смрад от въевшихся в пол и стены отходов жизнедеятельности щенков. В конце «Комнаты приветствий» была дверь с огромной надписью «Доступ только для работников компании». Это было очень гуманно по отношению к клиентам, потому что за ней все становилось только хуже. Здание делилось на две части: слева были будки, где жили взрослые собаки, и «люксы», где жили щенки. Чтобы, как мы потом поняли, сгладить наше первое впечатление о компании, нас повели налево.

Все собаки делились на две категории: Домашних животных и Опекунов. Опекуны были нашими флагманами, которые в отличие от остальных избегали кастрации в возрасте двух месяцев, чтобы потом участвовать в вязках. Чтобы купить Опекуна, семья должна была пройти через специальную проверку и жить максимум в часе езды от фермы. Несмотря на то что цена Опекунов была в 13 раз ниже обычных щенков и компания прилагала к ним кучу бонусов, продать их было довольно сложно, так как город небольшой и найти достаточное количество семей, готовых пожертвовать собой во имя миниатюрных золотистых ретриверов, было проблематично, поэтому 14 из 18 собак в конурах были именно Опекунами.

Под будки было отведено помещение размером 10 на 10 метров, и там могли жить до 30 взрослых собак. У каждой из них был небольшой вольер с резиновой кроватью, двумя мисками и, если повезет, игрушкой. Янтарно-коричневые разводы частично разъели стены и пол. Ощущение безнадежности дополнял гус-той и затхлый запах, исходящий от самих собак. Какие-то из них, увидев людей, прыгали от радости на решетки, какие-то, давно сдавшись, лежали на полу и только с сочувствием смот-рели на нас. За все два месяца стажировки я так и не нашел лучшей мотивации для работы, чем мысль о собаках, запертых в этих будках. Тут уж хочешь не хочешь, а поклянешься самому себе, что сделаешь все, чтоб они нашли новый дом как можно скорее…

После этого нас повели в куда более приятные и ухоженные люксы. Их главными отличиями от будок были двери, поставленные вместо решеток, и стены, покрытые гладкими белыми пластинами. Люксы, будучи более чистыми и стерильными, имели три предназначения: прием собак на передержку, уеди-нение суки с кобелем и роды с последующим содержанием щенков и их мам. Через стеклянную вставку в первой двери я увидел четырех щенков, один из которых, будучи раза в два больше остальных, с гордым видом лежал на подмятых под себя игрушках. Остальные трое скучились на небольшой кроватке в углу.

— Это всё, что у нас сейчас есть… Слава Богу, — задумчиво проговорила Кэти.

— Как это — всё?

— Всех их братьев с сестрами продали. Остались только эти четверо бедолаг. Так еще и от разных мам. Вон того, побольше, зовут Сайлас. Ему двенадцать недель. А продан должен был быть в восемь. Понимаете? Теперь непонятно вообще, купит ли кто-то его, такого старого.

Позже оказалось, что Сайлас — это вообще самый умный и порядочный щенок, которого мне доводилось встретить. Ему, как и трем другим, просто не повезло остаться последними в своем помете. Все покупатели, смотря на доступных щенков, почему-то думали, что если какой-то из них остался один, то с ним обязательно что-то не так, а их провести не выйдет, поэтому они либо вообще никого не покупали, либо ждали новой партии.

Дав нам немного поиграть с Сайласом, Кэти резко буркнула: «Ну хватит…» — и аккуратно, но уверенно толкнула его ногой обратно в люкс. Теперь нам предстояло познакомиться с работниками офиса. Их было трое: Бэкки, Кейли и Харли.

Бэкки отвечала за программу Опекунов и была, как говорила Кэти, «неукротимой работницей». Проявлялось это в том, что Бэкки сама выбирала, в какое время ей явиться на работу и явиться ли вообще. Как правило, она приезжала к полудню и через час уезжала на ланч. В своей низкой продуктивности она винила файлы в экселе, которые каким-то странным образом все время стирали нужную ей информацию, из-за чего приходилось проводить полдня в поисках бумажных копий.

Кейли была настоящим социопатом, поэтому, когда мы вошли в офис, она окинула нас оценивающим взглядом и, проигнорировав наши приветствия, уткнулась обратно в монитор. Неуверенность в себе и страх увольнения подтолкнули ее к оккупации абсолютно всех веток бизнеса. Она занималась продажами, маркетингом, медицинскими операциями, ведением сайта, доставками и их организацией. При этом нельзя было сказать, что она блистала в какой-то из этих областей даже по отдельности, поэтому после ее захвата власти в компании начался сущий кошмар. На любую попытку делегировать часть заданий другим работникам (даже замаскированную под предложение помощи) она отвечала ядовитым отказом и принималась объяснять, что ее все полностью устраивает и ничего менять не нужно. При этом, если кто-то осмеливался попросить у нее выполнить рабочие обязанности, она отвечала, что это либо невозможно, либо что у нее катастрофически не хватает времени.

Харли казалась единственным вменяемым работником в этой компании. Она была ведущим ветеринаром и занималась продажами. Харли, в частности, была причиной, по которой увольнение четырех работников позитивно сказалось на показателях компании: по сравнению с прошлой работницей, которая кричала на клиентов и прекращала с ними общение, если те задавали слишком много вопросов, Харли казалась оратором-мотиватором Джорданом Белфортом, способным продать щенка человеку, у которого чудовищная аллергия на животных.

Сам офис был довольно старым и пошарпанным. Работники часто заводили сюда щенков и не считали нужным за ними убирать, поэтому было не совсем ясно, как человек, не потерявший либо обоняния, либо чувства собственного достоинства, мог здесь работать. Мы с Лиамом решили, что по возможности дела будем вести из дома.

На выходе из офиса стояла Салли, женщина, ответственная за воспитание щенков. На тот момент она пробыла в компании всего две недели, поэтому все еще казалась живым человеком. Увидев ее, Кэти сказала, что у Салли лучше получится рассказать нам про щенков, и куда-то испарилась.

— Да, щенки… Я их воспитываю, — рассказала Салли. — Мы это называем «Щенячьей Культурой». ЩК. Объяснять долго будет, я лучше покажу. Мне как раз десять щенков еще нужно обработать.

— Как десять? Их же всего четверо?

— Да, четверо взрослых. И еще десять малышей. Пойдемте.

Это был первый раз, когда я засвидетельствовал рассеянность Кэти и ее неосведомленность о собственном бизнесе. Мы вошли в один из люксов, переделанный под ЩК-комнату. Посередине стоял белый стол, заваленный игрушками, поводками, кормом и какими-то бумагами. В углу лежал прямоугольный кусок искусственного газона, предназначенный для выработки в щенках инстинкта к хождению в туалет на траве. Рядом с ним стоял пластиковый комод с игрушками, рассортированными в ящики по возрасту щенков, которые могли с ними играть. Последним, что я заметил, стало пластиковое корыто для грязного белья. В нем лежали 10 маленьких щенков, у которых еще даже не открылись глаза. Все они спали, взвалившись друг на друга и изредка облизывая губы.

— Их нужно отнести к маме, чтоб они поели. Можете корзину взять? — спросила Салли.

Пока Лиам задумчиво нависал над щенками, я взялся за ручки и понес их, куда сказали. В одном из люксов тихо спала вымотанная тяготами одиночного материнства Зилия. Увидев щенков, она чуть не взвыла.

— Зилии еще даже двух лет нет, — объяснила Салли. — Мы обычно их не вяжем даже в этом возрасте, а она уже родила. Случайно. Поэтому у нее довольно слабый материнский инстинкт…

Это было заметно. Когда я потянулся, чтобы погладить ее, она с таким энтузиазмом подскочила со своей кровати, что сбросила с себя питающихся детей (но парочка из них отчаянно и отважно осталась висеть на материнских сосках).

В какой-то момент это пренебрежительное отношение переросло в агрессию, Зилия начала огрызаться на щенков, и их у нее забрали. Зато дикая заботливость проснулась у Бэкки, которая на протяжении полутора недель вручную кормила этих щенков каждые два часа, забыв о сне и покое. Для нее это было нормально: она спасала всех животных, которых видела. Даже тех, которые этого не особо хотели. Например, у нее дома жил трехногий олень, который настолько привык к жизни под кондиционером, что отказывался выходить на улицу…

Убедившись, что все щенки наелись, мы понесли их обратно в комнату ЩК. Поставив корзину на стол, я вдруг понял, что только что пронес в своих руках 65 000 долларов. Да, при всех странностях и несовершенствах фермы щенков тут продавали, если пересчитать, почти за полмиллиона рублей. Зачем пересчитывать? Неистребленная привычка.

Основной причиной была их уникальность: никакие другие миниатюрные золотистые ретриверы не выводились на протяжении нескольких поколений путем скрещивания полноразмерных золотистых ретриверов с пуделями. Все конкуренты компании скрещивали их с кокер-спаниелями, поэтому получали породу, совершенно отличную по характеру от «голденов». Помимо этого, у них, например, был практически нулевой шанс генетических заболеваний, включая онкологию. Жили они на два-три года больше обычных «голденов». И попробуйте повесить на это ценник… Но он висел.

Объявив, что сейчас мы будем проводить нейрологическую стимуляцию, Салли взяла одного из щенков, перевернула его на спину, пощекотала ему живот, перевернула вниз головой и положила обратно.

— Это все? — робко уточнил Лиам.

— Да. Кровь в мозг прилила, значит, простимулировали.

Мы стали брать каждого из щенков и, игнорируя пронзительный писк, вертеть их. Закончив стимуляцию, Салли аккуратно сложила их в корзину, и мы пошли в «Оазис» — стерильную комнату, где собак купали и готовили к операциям. Это было самое депрессивное место во всей компании, но тем не менее оно выполняло очень важную функцию. Помимо большой ванны для собак здесь стояло около десяти небольших металлических клеток с решетчатым полом. Двухмесячные щенки едва ли могли в них развернуться, но зато у них не было никакой возможности испачкаться или инфицировать еще не затянувшиеся швы от операций. Если клиенты приезжали на ферму, чтобы посмотреть на щенков, их заранее купали и оставляли в этих ящиках. В этом была какая-то легкая кровожадность, которая, впрочем, переплеталась с благоразумием: в любых других условиях эти дети запросто перепачкались бы до неузнаваемости в считанные минуты, что, конечно, понизило бы их шансы быть купленными.

Мы щенков собирались только искупать, поэтому особых терзаний совести не испытывали. У них вода вызывала истерику, но они были чуть больше моей ладони, поэтому любое сопротивление моментально подавлялось нежной силой. В свое оправдание должен сказать, что я лишь исполнял приказ. Со все еще свежими воспоминаниями о молодости собственной собаки и приучении ее к водным процедурам сам бы я ни за что не стал насильно удерживать щенят в ванной, а уж тем более окатывать их водой, как только они в нее залезали. Им нужно давать время привыкнуть. Это породило во мне сомнения в профессионализме Салли, поэтому я аккуратно выудил из нее рассказ о ее прошлом опыте работы с собаками. Оказалось, что он ограничивался владением двумя лабрадорами. Помимо этого выяснилось, что она вообще нигде не работала в последние 18 лет, потому что была слишком увлечена воспитанием сына, который наконец-то должен был покинуть дом и уехать в колледж. К самой Салли тут вопросов особо не было, поскольку она искренне старалась научиться делать свою работу правильно и к нашему отъезду уже не совершала тех ошибок, которые я замечал по приезде. Ситуация, скорее, упиралась в Кэти, которая была глубоко религиозной женщиной и многие свои решения по ведению бизнеса основывала на голосе Бога, который она исправно садилась слушать минимум раз в неделю. Например, однажды, возвращаясь с нами из магазина, она рассказала такую историю.

В библиотеке, куда Кэти часто ходила, чтобы поговорить с Богом, работала девушка лет тридцати, которая от других библиотекарей, собственно, ничем не отличалась. Бог указал Кэти, что она должна подарить этой библиотекарше одного из своих щенков. Чувствуя, что дело идет к упущенной прибыли, Кэти впервые в жизни решилась поспорить с Богом. Но Бог оказался убедительней. Кэти подошла к библиотекарше, рассказала ей о случившемся и, дав ей свой номер, сказала, чтоб та позвонила, когда будет морально готова начать воспитывать щенка. Через полгода она получила такое сообщение: «Здравствуй, Кэти. Месяц назад я неожиданно ослепла, и мысль про обещанного тобой щенка стала той единственной, что помогает мне сохранять желание жить. Я готова его принять».

Я слушал эту историю, сидя на заднем сиденье ее автомобиля. Закончив рассказ, Кэти, забыв о дороге, повернулась ко мне и широко улыбнулась. Мне стало жутко. Может, Бог решил выглядеть еще более убедительным и пришел к выводу обменять зрение девушки на щенка? И может, Кэти дала ей черную метку, сделав такое предложение? Может, это было и простое совпадение. Но эту ее адскую улыбку я смогу забыть не скоро.

Всю первую неделю мы изучали работу компании. Позавтракав, мы отправлялись помогать Салли с ЩК. Удовольствия в этом было куда меньше, чем нам изначально казалось. Как нам не уставали напоминать работники, между воспитанием щенка и воспитанием ребенка большой разницы нет. А у нас этих детей было 14 штук, причем почти каждую неделю приезжали новые Опекуны. Помогало, что генетические эксперименты Кэти сделали щенков невероятно умными, поэтому дрессировка давалась и им, и мне довольно легко.

О Лиаме такого сказать было нельзя. Насколько бы убедительно и упорно он ни говорил им, чтоб они сели, это не могло поменять того факта, что команд они еще попросту не знали. С этим он не смог смириться даже к концу стажировки, упорно пытаясь заставить всех прибывающих щенков дать ему лапу.

С самым большим щенком, Сайласом, мы довольно быстро по-дружились. Построены наши отношения были на еде. Он сразу понял, что я щедро награждаю подлиз, которые, игнорируя Лиама и Салли, ходят за мной по пятам. Через какое-то время он привык ко мне настолько, что еда перестала решать все. Так он и стал моим самым близким другом на ферме.

Закончив ЩК, мы отправлялись обратно домой и, с трудом отмывшись от грязи, перемешанной со слюной, запускали зум-конференцию с Дэвидом. Как правило, мы начинали с обсуждения того, насколько плохо записаны все данные. Например, нам никто не мог сказать, сколько собак компания продавала в год. Кэти была уверена, что от двухсот до двухсот пятидесяти. По документам — меньше ста семидесяти. Поиск таких проб-лем и их причин стал моим основным заданием на первую неделю.

В документах компании было очень сложно найти какой-то смысл. В какой-то момент я обнаружил бумаги из бухгалтерии, в которых числилось, что в декабре 2021 года компания имела отрицательные расходы на зарплаты, причем это было не какое-то незначительное число, а 30 000 долларов (для контекста, в среднем в месяц на зарплаты тратилось около 22 000). Когда я показал это Кэти, она, немного подумав, улыбнулась и объяснила: «Да это Джеффри что-то напридумывал».

Оказалось, что Джеффри проработал в компании четыре года и был уволен за полтора месяца до нашего приезда. Кэти наняла его в качестве управляющего директора, чтобы самой наслаждаться спокойной жизнью, а он, видя, что она потеряла хватку и желание разбираться в том, что происходит с компанией, начал поднимать за ее спиной сопротивление. Он настраивал против нее работников, подделывал финансовые документы и растрачивал деньги компании. Список того, что он вытворял, одновременно вызывает изумление и отвращение. Так как его главной задачей было собственное обогащение, он шел на любые меры, чтобы получить бонус в конце года. Одной из этих мер стали фигурирующие в отчетности нулевые и даже отрицательные затраты на зарплаты, которые до меня каким-то образом никто не обнаружил. Он таким образом минимизировал затраты.

В конце финансового года, придя к Кэти с показателями, от которых зависело, получит он бонус или нет, Джеффри был уведомлен, что по контракту бонуса не полагается, так как прибыль не дотягивает до нужного уровня. После нескольких секунд в наступившей звенящей тишине Джеффри сказал, что сейчас вернется, и куда-то ушел. Через пять минут он принес новые документы, по которым компания за год была в плюсе на 90 000 долларов. И получил за это бонус.

Что самое странное, эту историю мне рассказала сама Кэти, и в ее интересах, конечно, было не выставить себя одураченной, но получилось совсем плохо. При этом с ее лица не сходила улыбка.

— Вы же понимаете, что вас обманули на 50 000 долларов, да еще и потенциально подставили перед налоговой службой?

— Конечно. Но он думал, что я ничего не понимаю. — Улыбка становилась все шире и шире, и мне начало казаться, что рот вот-вот порвется.

— Но бонус он все равно получил, так?

— Да, правильно.

Теперь она с непониманием смотрела на меня, как будто насмешливо спрашивая: «И что?»

Я понял, что смысла в дальнейшем объяснении нет, поэтому просто оставил эту тему. Эта странная улыбка, говорящая: «Я все знаю», появлялась на ее лице каждый раз, когда она рассказывала нам о том, какие мошеннические схемы строили ее работники. И мы никак не могли добраться до истории, в которой эти схемы хоть как-то наказывались. Казалось, что само понимание того, что она раскрыла преступление, приносило ей достаточно удовлетворения, чтобы не принимать никаких мер.

Эта история с Джеффри подарила мне одну очень важную идею: если хочешь найти проблемы в компании, начинай с обязанностей человека. К концу недели я закончил обширную презентацию, настоящей целью которой, если честно, было сделать из Джеффри козла отпущения. Чем больше я узнавал о его дея-тельности, тем меньше я верил в реальность происходящего. Если описывать вкратце, то он создал три основные проблемы: неимоверные цены, враждебное отношение работников к Кэти и низкую продуктивность всех, кто работал в компании.

Главной причиной непомерно завышенных расходов было нежелание Джеффри разбираться в том, сколько времени на самом деле уходит на каждое задание. Любую дыру в плохо прописанных обязанностях работников он затыкал наймом новых, совершенно игнорируя тот факт, что это влечет за собой повышенные расходы. Когда они дошли до уровня, превышающего прибыль компании, его визионерский гений решил просто-напросто начать задирать цены на щенков. Таким образом, за четыре года они с 4000 выросли до 6500–7000. То ли поняв, что в какой-то момент компания просто перестанет находить клиентов, то ли устав от мельтешения людей перед глазами, Джеффри решил сократить количество работников. Он уволил примерно треть из них, но с расходами это не помогло: через какое-то время он стал подходить ко всем, кто остался, и рассказывать им, что каждый из них теперь выполняет две работы и должен получать соответствующую зарплату. Они были очень рады, тем более что работали не больше, чем раньше, поэтому, конечно, физически не могли выполнять в два раза больше задач. Но его это не останавливало.

Как вы могли догадаться, такая стратегия не имела никаких шансов на повышение производительности. Напротив, уволив часть работников, он на самом деле распределил их обязанности между оставшимися в хаотичном порядке, что привело к необходимости задействовать как минимум двух человек для выполнения даже самых простых заданий.

При этом ему удалось всех убедить, что виновата в происходящем именно Кэти. Таким образом, работники ее ни во что не ставили и, с разрешения Джеффри, делали что хотели. Например, так как большинство собак нужно было доставлять в другие штаты, одна сотрудница, Кейли, подмяла под себя эту часть бизнеса и прямо говорила клиентам, что готова доставить их щенка на 30 процентов дешевле, если они договорятся с ней напрямую, а не как с представителем компании. Так как покупателям было без разницы, как именно оформят их доставку, а сохранить почти треть от двух–шести тысяч долларов хочет каждый дурак, они соглашались на ее предложение. Более того, чтобы отвезти собаку из Кентукки, скажем, в Калифорнию, нужно суммарно проехать примерно восемь тысяч километров. Это десятидневная поездка, на всем протяжении которой в компании нет одного из трех работников.

Когда Кэти обнаруживала такие схемы и пыталась их устранить, Джеффри использовал это как возможность настроить сотрудников против нее. Как правило, это приводило к легкому презрению по отношению к ней, но был один работник, на которого эта пропаганда подействовала во всю мощь. Звали его Брэндон. Брэндон занимался (по крайней мере, должен был заниматься) поддержкой фермы в приличном состоянии: стричь газон, вывозить мусор, выкручивать лампочки, вкручивать лампочки, красить заборы и, собственно, все. Несмотря на небольшой список обязанностей, Брэндону казалось, что Кэти заставляет его перерабатывать, да и вообще, она слишком старая для ведения бизнеса, поэтому должна уйти из компании (как именно он представлял уход владелицы, не уточнялось).

После нескольких неудачных требований повысить и так немаленькую, по меркам Кентукки, зарплату на 40 процентов Брэндон объявил, что не собирается работать за гроши и, следовательно, будет выполнять в два раза меньше работы, чем должен. Он целыми днями сидел в своем небольшом офисе, пристроенном к амбару, где никто не мог контролировать, чем он занимается, и копил желчную злобу на Кэти. Один раз мне довелось побывать в этом офисе, и он оказался в разы опрятнее главного, где сидели остальные работники. Собаками тут и не пахло. На стене напротив одинокого рабочего места заглавными буквами было выведено: МЕДИЦИНСКАЯ СТРАХОВКА. Это было главной мечтой Брэндона — получить от Кэти полностью оплаченную медицинскую страховку. Так как финансовая ситуация в компании была сложная, она просила его отнестись с пониманием к тому, что пока это не получится. «Раз нет медицинской страховки, я умру слишком рано и не смогу воспитать своих детей, поэтому теперь по пятницам я буду уходить с работы в два часа дня», — отвечал он, оставляя Кэти без аргументов.

Все рассуждения о злодеяниях Джеффри я прикрыл графиками и таблицами для презентации перед Кэти и Дэвидом, и они были в восторге. Их будоражили не столько мысли о том, что компания летит в пропасть и нужно срочно что-то делать, сколько слова «Во всем виноват Джеффри», произнесенные вслух. С этого момента они оба как будто стали больше доверять нам с Лиамом, удостоверившись, видимо, что мы на их стороне.
 

Таким образом, мы стали частью неофициальной войны между менеджментом и офисом. Поначалу самым простым решением для нас казалось строгое применение простых библейских правил, которые в любом приличном месте не нуждаются в объяснении: не красть, не лгать, не отлынивать от работы. Всем несогласным дать уйти по собственному желанию.

Проблема с этим планом была в том, что в случае успеха, во-первых, мы рисковали стать грозным авторитарным режимом, а во-вторых, было бы слишком сложно обучать сразу трех новых работников, не имея в самой компании людей с опытом. К тому же у Кейли была мать, Карла, которая отказалась от личной жизни ради работы в собачьих будках. Она была готова приходить в выходные дни, работать по 10 часов и подменять других работников — чудо, а не сотрудник, но вместе с Кейли ушла бы и она, поэтому оставалось только выжидать и предпринимать аккуратно спланированные шаги.

Так как мы теперь были важной частью планировочного штаба, ежедневные разговоры в зуме стали содержать в себе больше сплетен, чем обсуждений непосредственного развития компании. Удостоверившись, что за нами нет хвоста, Лиам, Кэти и я каждое утро отправлялись в главный дом, открывали ноутбук и звонили Дэвиду. Изложив все проблемы, созданные работниками за прошлый день, мы быстро их решали, и начинался марафон восклицаний о том, насколько все некомпетентные и ленивые. Кэти тут как будто была не к месту: все ее рассказы об опрометчивости и непослушности работников звучали абсурдно. Было странно видеть директора компании, жалующуюся, что Брэндон опять отказался косить газон. Во время одной из таких жалоб прозвучало имя, которое я почему-то не слышал на протяжении всего своего недельного пребывания в компании, — Август.

Август, пожалуй, был самым поразительным человеком, которого я встретил за все два месяца в Кентукки. Он был ответственным за собачьи будки, но, что важнее всего, никогда не попадался мне на глаза. По словам Кэти, он, собственно, никогда и не работал. Его появление в компании — это одна из самых больших подлостей Бога (как я уже говорил, многие свои решения в бизнесе Кэти основывала на разговорах с ним, и это было одним из таких решений).

Объяснив, что нужно быть доброй к людям и уметь давать им второй шанс, он сказал ей нанимать для работы в будках как можно больше людей из центров для реабилитации наркозависимых. Август был одним из них. Осмотрев ферму, он сообщил Кэти, что у него нет денег на жилье, поэтому ему придется какое-то время пожить прямо у нее. Смиренно повинуясь силам свыше, она предложила ему делить ее небольшой домик. Спустя месяц, за который, будем честны, можно было запросто накопить деньги на первый месяц аренды, они все еще жили в одном доме. Через два месяца ситуация не поменялась. И через три. На четвертый месяц Кэти набралась мужества и сказала, что больше так не может и что Августу нужно съехать. Он, понимая, что торговаться с Кэти очень просто, предложил, что он переедет в небольшую хижину, стоящую на территории фермы. Она согласилась.
 

Чувствуя контроль над бедной женщиной, Август начал искать новые способы обогащения. Самым простым из них стала банальная кража корма для собак. Про нее Кэти рассказывала нам с характерной улыбкой, давая понять, что она и про это все знает, но делать по этому поводу ничего не хочет. Устав, видимо, таскать тяжелые мешки с кормом, Август придумал куда более изощренное: он начал вносить в систему по 16 часов работы в день, не согласовывая это с Кэти и уж тем более не выполняя в это время никаких заданий. Когда Кэти отказалась платить накопленные Августом таким образом шесть тысяч долларов, он начал угрожать судом, но, узнав, что может попасть в тюрьму за проникновение на территорию компании в нерабочее время, успокоился.

Дослушав рассказ Кэти до конца, я с трудом мог поверить, что он до сих пор работает в компании. Единогласным решением мы выбрали Августа как первую жертву нашего сражения за будущее «ГолденКвеста». Получив от нас разрешение, Кэти сразу же отправилась в его хижину и сообщила потрясенному ее внезапной решительностью Августу, что в ближайшие две недели он должен покинуть компанию и ферму.

Подозревая, что в погоне за деньгами этот человек может украсть щенят, Дэвид предложил отправить ему официальный запрет въезда на территорию Кэти. Это было сделано и имело сильный эффект: когда через два дня он все же появился в офисе, Кэти, еще не до конца веря в собственную решимость, вызвала полицию. По американским законам она могла его застрелить, так что он еще легко отделался поездкой в отделение. И все, он исчез из поля нашего зрения.

Разборка с Августом запустила серию происшествий, которые я рассчитывал увидеть только в кино. Харли, казавшаяся мне единственным вменяемым работником в офисе, в тот же вечер сообщила Кэти, что она получила предложение о работе с удво-енной зарплатой и что больше никогда не появится в офисе «ГолденКвеста». После короткого расследования мы выяснили, что компании этой не существует, а остальным работникам она сказала, что уходит, так как ей отказались повысить зарплату на 25 центов в час (ничего общего с реальностью это, как вы понимаете, не имело). Рассказав об этом нам, Кэти широко улыбнулась, и стало ясно, что сейчас вскроется какая-то схема.

— Она спит с Августом! — Такой сияющей, как когда она это говорила, я ее не видел никогда.

Да, теперь все сложилось в полноценную картину.

Узнала об этом Кэти от Джеффри, который ездил с Августом на собаководческую конференцию. Напоив его, он узнал все по-дробности его личной жизни. Помимо Харли, у которой, между прочим, был муж и двое детей, Август состоял в отношениях еще с одной сотрудницей. Она ушла в декретный отпуск незадолго до нашего приезда и должна была вскоре родить Августу сына.

— А еще Харли мне написала: «Уход из компании был для меня сложным, но я делаю это для мужа и детей», — захлебываясь от волнения, продолжала Кэти, — а я ей ответила: «Да, надеюсь, вы с Августом теперь счастливы»! — В ней было так много по-детски наивной гордости, что я невольно начинал гордиться и собой тоже.

Когда Харли ушла, на ферме случилась одна из самых жутких историй за все ее существование… Кэти до конца была уверена, что это был жестокий и бесчеловечный план Харли, но Дэвид, имея немного больше веры в человечество, утверждал, что это была честная ошибка… В общем, если вкратце, во время беременности у собак, как и у людей, можно с точностью до нескольких дней предсказать дату родов. Эта информация, например, нужна для того, чтобы за десять суток до появления щенков изолировать мам от остальных собак и тем более от других мам. И кто-то, скорее всего Харли, неправильно посчитал дату родов одной из собак, которая мирно жила со своей сестрой, Пёрл, и ровно за день до запланированного разделения начала рожать. К нашему удивлению, все щенки выглядели вполне здоровыми, то есть эти роды не были преждевременными. Но случились все ночью, когда за собаками никто не следил, и Пёрл, которой самой было рожать через несколько дней, почему-то взяла и перегрызла глотки всем десяти новорожденным щенкам.

Я до сих пор помню, с какими опустошенными лицами все ходили на протяжении следующих нескольких дней. Бэкки и Кейли даже не хотели принимать роды у Пёрл, поэтому Кэти, видевшая за свои сорок лет собаководства достаточно смертей, сама отправилась в ее люкс, попросив нас с Лиамом помочь ей. Мы не вмешивались в процесс и только наблюдали за происходящим через установленную в комнате камеру видеонаблюдения. Пёрл родила пятерых великолепных щенков и потом заботилась о них так нежно, что удивила этим Кэти чуть ли не больше, чем тем, что сделала до этого. А я так до сих пор и не знаю, как к ней относиться.

Это было не единственной проблемой, вызванной уходом Харли. Теперь некому стало заниматься продажами. Не имея других вариантов, нам с Лиамом сказали временно отложить всю стратегическую работу и начать звонить клиентам. Процесс был невероятно простым: люди заполняли заявки на сайте, указывая желаемый вес, цвет шерсти и характер щенка, мы находили для них самых подходящих кандидатов, звонили и пытались получить либо полную оплату, либо хотя бы депозит в размере тысячи долларов. Этот депозит позволял клиентам отправиться в лист ожидания, получать рассылки о новых щенках и, если какой-то понравится, забронировать его. Большинство наших звонков проходили гладко, так как вопросы, которые нам задавали, были идентичны (а детей они любят? А других собак? А сколько они живут? А до нас щенка довезти сможете?). Но встречались клиенты, которые настолько привыкли к особому отношению к себе (не забывайте цену щенков), что считали нормальным нарушать любые рамки приличия, звоня по нескольку раз в день, в том числе в нерабочее время.

Самой запомнившейся для меня стала Кэтрин — одинокая престарелая дама, у которой в жизни ничего, кроме этого потенциального щенка, казалось, уже не было. Поначалу она представлялась нам очень милой и доброй старушкой, но, как выяснилось позже, этот образ был просто частью ее жестоких манипуляций. В первый день нашего знакомства она позвонила мне четыре раза, пытаясь выяснить подробности о пометах, которые еще не представлены на сайте (а информация эта вообще-то является относительно конфиденциальной). Найдя пятерых щенков (детей Пёрл), которые подходили ей по размеру, она отправила нам депозит и стала требовать, чтобы мы зарезервировали для нее единственную девочку из помета, за которую и так уже шла борьба между людьми в списке ожидания. Каждый раз, когда я говорил, что это пока невозможно и что ей придется подождать официального электронного письма с презентацией помета, она говорила, что все понимает, но на следующий день исправно звонила три раза. В какой-то момент, закончив с ней звонок в десять вечера, я сдался и дал ей забронировать этого несчастного щенка.

На неделю она затихла. Я уж было выдохнул, но однажды ранним утром, спустившись в офис, чтобы забрать рабочий телефон, я увидел на нем семь пропущенных звонков и одно голосовое сообщение. Все это было от Кэтрин. Часть меня хотела просто удалить ее номер из контактов, но интерес другой части все-таки пересилил. Я открыл голосовое сообщение. Это были полутораминутные рыдания пожилой женщины, в которых она пыталась понять, почему никто не поднимает телефон в семь часов утра и зачем мы выбили глаз ее щенку. Я ничего не понял.

В конце она проревела что-то невнятное про Бэкки, еще одну уцелевшую сотрудницу, поэтому я сразу же стал пытаться дозвониться до нее. Она не отвечала. Это в принципе было нормально для нее, так как рабочий день, по ее мнению, начинался в 12 часов, но я все равно стал волноваться. Через час приехала Кейли. Когда я включил ей голосовое сообщение от Кэтрин, она начала неистово гоготать и умолять меня, чтобы я переслал его ей. Я ничего смешного не видел, поскольку переволновавшаяся женщина запросто могла получить сердечный приступ. Успокоившись, Кейли объяснила, что они выложили новые фотографии щенков, и Кэтрин, увидев у своей девочки закрытый глаз, подумала, что ей его кто-то выколол, и, даже получив новые фотографии, на которых глаза были в полном порядке, стала требовать, чтобы ее обследовал ветеринар. Бэкки пообещала выполнить ее просьбу и благополучно о ней забыла. Выслушав эту историю, я взял с Кейли слово, что она как ветеринар уладит ситуацию, и постарался забыть о том, кто такая Кэтрин.

Но хороших людей было все-таки больше. В первый же день звонков по продажам я нашел дом для Сайласа. Выслушав мои сбивчивые, но восторженные рассказы о том, какой он хороший мальчик, его купила семья из Джорджии. Когда они повесили трубку, меня охватило ощущение невероятной гордости и счас-тья, потому что это был первый видимый шаг к исполнению моей клятвы, данной самому себе в начале стажировки, — разослать всех собак на ферме по домам. Мы с Лиамом поочередно отвечали на звонки и за первую неделю продали гораздо больше щенков, чем продавали Кейли, Бекки или Харли.

Они все, конечно, косились на нас, когда мы по нескольку раз в день бегали делать новые фотографии для клиентов, но это ведь приносило результат. Помимо количества щенков я, параллельно ведя работу по анализу финансовых документов компании, мог сказать, сколько конкретно чистой прибыли я принес компании за неделю, которую занимался продажами. Двадцать тысяч долларов. Из них я получил ровно ноль, но, убедив себя, что поездка изначально затевалась не ради денег, я даже не так сильно плакал по ночам…

Все шло хорошо ровно до того момента, когда за несколько дней из будок внезапно ушли все работники. Карла, мать Кейли, на которой все, можно сказать, держалось, должна была отправиться на операцию, после которой нельзя было работать на протяжении трех месяцев. Пока мы искали ей замену, ушли две девушки, обеих Кэти наняла прямиком из реабилитационных центров: одна не выдержала бессмысленности своей жизни и без предупреждения вернулась к наркотикам, другая попыталась сбежать в другой штат от мужа-тирана, отбиравшего у нее все деньги и применявшего домашнее насилие к ней и ее детям…

Обеих можно было попытаться вернуть, но это заняло бы время, так что теперь мы с Лиамом на пару дней отправились работать в будках. Основная проблема была в том, что он, будучи истинным британцем, на самом деле считал такую работу ниже своего достоинства, поэтому все, кроме выгула собак, упало на меня. Опуская подробности, скажу, что после двух дней мне хотелось сжечь свою рабочую одежду и желательно верхний слой кожи, поэтому я никогда еще, кажется, не был так счастлив, как тогда, когда узнал, что Кэти нашла новую работницу, Меган.

С ней, естественно, тоже не могло все быть идеально: мне поручили проверить, есть ли у нее судимости (процесс, для которого в Америке даже есть специальный сайт), и выяснилось, что она несколько раз воровала у своих работодателей. Мы стояли перед очень сложным выбором: с одной стороны, казалось неразумным наступать на одни и те же грабли и нанимать людей, не заслуживающих доверия, с другой — у нас было некому заботиться о собаках (во время этого разговора, кстати, выяснилось, что Брэндон не может временно занять эту роль, поскольку очень боится их). Выбор казался очевидным — сказать ей, что мы не подходим друг другу, но к тому моменту она проработала в компании уже неделю и с обязанностями справлялась идеально. Бог, похоже, отказывался брать на себя ответственность за такое решение, так что Кэти предложила мне, Лиаму и Дэвиду разобраться в ситуации самим, и мы дали ей двухнедельный испытательный срок.

Конец испытательного срока, который Меган провела отлично, пришелся на наш седьмой понедельник в компании. Это значило, что мы оставили две трети стажировки позади. Все шло очень неплохо: заявки по сравнению с тем же месяцем прошлого года увеличились в четыре раза, щенки стабильно уезжали по домам, через неделю должен был приехать Дэвид и первый нанятый нашей командой, а не Кэти, работник. Оставалась единственная отрасль бизнеса, в которой все еще царил хаос, — доставки. Чтобы лучше понять, как их можно поменять, нас с Лиамом, дав каждому по щенку, отправили обратно в Калифорнию. Он летел в Лос-Анджелес, я — в Сан-Франциско. Как правило, доставщики летели с щенками до клиентов, встречались с ними в аэропорту и, не покидая здания, садились на обратный рейс. Таким образом, вся поездка занимала около 16 часов и включала в себя четыре перелета (пересадки были неизбежны, так как аэропорт в Лексингтоне был совсем крошечным).

Но я понимал, что потом буду жалеть, если не посмотрю по-человечески город, поэтому попросил забронировать мне билеты на раннее утро и позднюю ночь, чтобы было часов десять свободного времени. Все мои планы, однако, были разрушены «Американскими авиалиниями», которые решили задержать первый рейс на четыре часа, а второй — на три. Все это время мне пришлось бродить по аэропорту с Вомпи, щенком, которого я доставлял, и останавливаться каждые двадцать метров, чтобы дать людям его погладить.

Прибыв в Сан-Франциско на восемь часов позже запланированного времени, я вручил Вомпи молодой паре и все-таки попытался попасть в город. Чтобы осмотреть его, не страдая от местного общественного транспорта, я заранее забронировал машину, но это проклятье американских городов все равно меня настигло: автомобиль стоял в одной остановке метро от аэропорта, но даже эту одну остановку проехать оказалось практически невозможно: поезда ходили раз в полчаса, автобуса вообще не существовало, так что, когда я все же добрался до машины (исключительно из принципа), у меня оставалось 17 минут аренды, которые я потратил на поездку до ближайшего фастфуда.

Каким бы жалким мое путешествие ни было, я вернулся на ферму с четким пониманием того, что буду делать до конца стажировки. Эта идея озарила меня, когда я стал рассказывать Кэти, как много людей в аэропорту были заинтересованы Вомпи. Узнав от нее, что обычно на собак никто не обращает внимания, так как доставщикам лень доставать их из переносок, я был потрясен, потому что ко мне подошли ведь около 40 человек, трое из которых даже попросили дать им контакты компании. Поговорив с Дэвидом, мы пришли к невероятно простому, но, как оказалось, очень эффективному решению: связать финансовые интересы работников с финансовыми интересами компании. Это, как всем известно, частая практика в больших корпорациях, где сотрудникам, например, выплачивают бонусы акциями компании, чтобы те прикладывали больше усилий к ее развитию. Помимо этого, продажи можно было стимулировать с помощью комиссий для людей, которые их закрывали. Этот проект стал для меня самым амбициозным за всю стажировку, потому что для наглядности и работоспособности он требовал построения финансовой модели компании с проекциями на ближайшие пять лет и новой системы хранения данных, которые, напомню, на тот момент в основном записывались на бумаге.

Через две недели все было готово. Каждый шаг в жизни щенка, включая течку его матери, ее беременность, дату родов, заявку будущего владельца, платежи и море другой информации, был записан в один большой эксель-файл со специальным интерфейсом, понятным даже самым технически неодаренным работникам. Помимо этого, я интегрировал систему для отслеживания финансов, сэкономив компании около десяти тысяч долларов в год, которые до этого тратились на внештатного бухгалтера. Когда я показывал свою систему Кэти и работникам, эти подробности вызывали у них энтузиазм, но весьма сдержанный, однако все резко поменялось, когда я перешел к слайду «деление прибыли».

По нашим подсчетам, компания за четыре года могла запросто выйти на чистую прибыль почти в 750 тысяч долларов, принося Кэти полмиллиона, а каждому работнику — по 25 тысяч, что составляло примерно 70 процентов его годовой зарплаты. Насмотревшись на красивое подчеркнутое число, они начали задавать вопросы о том, что конкретно от них требовалось. И каждый раз ответ был одинаково простым: надлежаще выполнять свою работу. До приезда сюда я никогда бы не смог подумать, что компания с таким финансовым потенциалом может быть в таком катастрофичном состоянии, в каком мы застали ее по приезде. Воспоминания о ней в начале нашей стажировки навсегда останутся в моей памяти как памятник жадности, дилетантству и лени.

Как оказалось, все поправимо, была бы только мотивация. Когда на следующий день, ставший для нас с Лиамом последним, мы зашли в офис, между Бэкки и Кейли произошел самый короткий разговор, который мы когда-либо слышали:

— На какой неделе сейчас Бэйли?

— На второй.

И все. Они начали звонить клиентам. Это может показаться глупым, но нам невероятно тяжело было поверить, что выяснение срока беременности не привело, например, к обсуждению особенностей странноватого хозяина кобеля, который хотел присутствовать при вязке, и к другим разговорам, способным уйти в ночь. И мы просто стояли посреди офиса и улыбались, как два идиота.

Слева от нас сидел Клэй — новый работник, ставший первым в компании, у кого был диплом о высшем образовании.

Из будок все доносился лай, но он казался радостным шепотом по сравнению с тем отчаянным безнадежным визгом, что мы слышали в первый день.

Что если все не зря?  



Колонка Ивана Соколовского опубликована в  журнале  "Русский пионер" №110. Все точки распространения в разделе "Журнальный киоск".