«Рулетка — это игра по преимуществу русская», — подмечает в «Игроке» англичанин Астлей. Роман Достоевского с игрой был тяжек и безвыигрышен: «Хуже всего, что натура моя подлая и слишком страстная: везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил. Это прежде всего забвение всякой мерки во всем… Это потребность хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и — в частных случаях, но весьма нередких — броситься в нее как ошалелому вниз головой…» Проигравшись в пух и прах, он начинает роман «Идиот» тоже как игру с непредсказуемым исходом: «Рискнул, как на рулетке: “Может быть, под пером разовьется!”». После десяти лет запойной игромании — чудесное исцеление: «Надо мной великое дело совершилось, исчезла гнусная фантазия, мучившая меня почти 10 лет». Как знать, окажись под рукой у Федора Михайловича такие настольные игры, как в нашем «Фотоувеличителе», и не занесло бы его на рулетку